Александр Баль — могилёвский бард, автор музыки к спектаклям. 26 лет он заведовал музыкальной частью Могилёвского областного драматического театра, а потом был уволен по политическим мотивам. В июне 2023 года его задержали на границе, когда он возвращался в Беларусь. После проверки телефона музыканту присудили 15 суток административного ареста за «распространение экстремистских материалов». Отбыв «сутки», Баль отправился на фестиваль в Армению, откуда решил не возвращаться в Беларусь, опасаясь повторного ареста. Осенью из-за бюрократических сложностей легализации в Армении автор-исполнитель принял решение переехать в Польшу.
MOST побеседовал с Александром Балем о политических событиях в Беларуси, эмиграции и творческих планах.
«Самые наши страшные предположения наяву оказались ещё страшнее»
— До 2020 года вы были политически активным человеком?
— Нет, я был активен в песнях. Я работал в театре, сочинял песни для детских спектаклей. Да, периодически что-то было — я мог что-то спеть, высказаться. Был однажды забавный случай на концерте в Бресте — мне о нём позже рассказали люди, сидевшие в зале. Я спел песню — не то чтобы оппозиционную, но такую, злободневную. Среди зрителей были две сестры. И вот песня закончилась, зал аплодирует, и одна сестра другой говорит: «Не хлопай, а то визу в Чехию не дадут». Это было в начале нулевых.
Мы давно живём в этом состоянии, когда ждём, что нам скажут: «Вставайте, выходите с вещами». Мы к этому привыкли, шутили над этим, смеялись, и шутки на эту тему очень хорошо воспринимались на концертах.
Сейчас уже, конечно, не до смеха. Многие шутки по поводу политики сейчас уже не смешны. Самые наши страшные предположения наяву оказались ещё страшнее. Сейчас упрекать человека в том, что раньше он над чем-то смеялся, а теперь над этим плачет, уже нельзя, потому что ситуация сильно изменилась.
— Ваша песня «На Родине моей беда» — одна из самых ярких композиций протеста. Почувствовали, что после 2020 года у вас стало больше поклонников, появилось больше поддержки от людей?
— Нельзя сказать, что поклонников, но интересующихся — да, стало больше. На последнем концерте, который прошёл в театре, зрителей было как никогда много. Ко мне подошла одна женщина и сказала: «Я нарочно приехала ради одной песни. Всё остальное было хорошо, но меня интересовала именно эта песня».
Но пришлось столкнуться и с негативом. Когда у нас в 2020 году всё началось, мне много писали россияне. Кто-то отвернулся, удалился из друзей. Кто-то писал нехорошие слова, мол, ты тут приезжал, на фестивалях у нас пел песни. Я не отвечал, но мне хотелось сказать: я же приезжал к вам с гитарой — не с автоматом. Но уже бесполезно отвечать. Мы же видим, что творится — людей убивают, какие тут могут быть споры?
— Говорят, что осенью 2020 года мелодию из песни «На Родине моей беда» в течение двух недель исполнял механический трубач на могилёвской ратуше. Как такое вообще возможно?
— Я сам не видел, поскольку жил за городом, но мне рассказывали наши театральные работники. Я спрашивал: «Вы точно уверены?» И мне прислали видеозапись. Там выезжает механический трубач и звучит эта мелодия. Причём она не была взята из песни, это специально сделанная партия трубы, она действительно там звучала. Пока до кого-то не дошло, что это за музыка.
«Надеялся, что из детей, которые слушают эти песни, не вырастут омоновцы»
— Что сейчас происходит в Могилёвском драмтеатре? Вы поддерживаете связь с бывшими коллегами?
— Нет, не поддерживаю, потому что не хочется думать про него, вспоминать не хочется. Пришли злые люди, которые топтали ногами то, что тебе было дорого. В театре обычно царят хорошие, тёплые взаимоотношения, за редким исключением. Да, в какие-то периоды появлялись люди со стороны, которые долго не приживались. Они могли внести какую-то нотку раздражения, но это было ненадолго. В основном в театре была тёплая дружеская атмосфера. И вдруг приходят люди с совершенно другой задачей и начинают гадить. Я считаю, Могилёвский театр сейчас — загаженное место, про которое не хочется думать. Конечно, его можно отмыть, и он, безусловно, отмоется, но на сегодняшний день ситуация такая, что я ничего про него не знаю. Особенно после того, как бывшие коллеги поехали куда-то на Донбасс, я знать не хочу ничего об этом.
Я понимаю, что в театре идут сказки с моими песнями. Ну и слава тебе господи, это же для детей. Я всегда надеялся, что из детей, которые слушают эти песни, не вырастут омоновцы (улыбается).
— Правда, что после увольнения из театра вас отказывались брать на работу другие организации?
— Да, в могилёвской филармонии на тот момент была вакансия звукооператора. Директор была рада взять меня на работу, меня же там все знают. Но сейчас наём всех работников нужно согласовывать. В управлении культуры сказали категорическое «нет». Конечно, я могу устроиться в частную фирму водителем или таксистом. Но какой смысл мне в Беларуси работать таксистом, опасаясь, что рано или поздно за мной придут?
«В эмиграции становишься активнее»
— Психологи говорят, что эмиграция — это всегда откат назад. Вы почувствовали что-то подобное?
— Здесь, в эмиграции, становишься немножко активнее. Ты выходишь из своей привычной ситуации, волнуешься, что будешь есть завтра, где будешь жить. Начинаешь немножко шевелиться, но, я считаю, ничего плохого в этом нет. Я с ужасом задумываюсь, как раньше люди уезжали, когда не было цифровых технологий, нельзя было в стране купить валюту. Я стал уважительнее относиться к эмигрантам прошлых поколений, потому что выжить в чужой стране сложно. Сейчас можно всё посмотреть в интернете, воспользоваться электронным переводчиком. А как раньше люди селились в далёком немецком или американском городке — я не представляю.
Мы когда-то читали, как выживали в эмиграции Вертинский, Галич, и ужасались. Нам проще, но, возможно, про наше время тоже когда-то будут писать и ужасаться, как такое могло быть. Я жил в Армении какое-то время, и когда армяне — люди, живущие в стране, близкой к войне — узнавали, что меня арестовали и посадили за лайк в телеграм-канале, они были в шоке.
— Как армяне относятся к беларусам?
— Армяне к беларусам относятся очень тепло. Они там, слава богу, отличают, где государство, а где народ. Поэтому я, русскоязычный человек, там никаких притеснений не испытывал.
— Несмотря на всё случившееся, вы кажетесь человеком, настроенным оптимистично…
— А другого выхода нет. Видя каждый день новости из Украины, понимаешь: чего плакать-то? Нет смысла унывать, моя миссия не в этом.
«Когда удаётся высказаться в песне, снимаешь с себя эту тяжесть»
— Кстати, о миссии. Пишутся новые песни сейчас?
— Да, в какой-то момент, когда сочинится что-то тяжёлое, понимаешь, что с себя груз немножко снимаешь. Песня уже вырисовалась, ты её спел и записал, и тогда уже можно немножко отдышаться.
— То есть написание песен для вас — своеобразная терапия?
— Когда удаётся высказаться в песне, снимаешь с себя, словно порчу, эту тяжесть, и в какой-то момент становится полегче. Песня — это возможность высказаться хотя бы самому себе. Благо сейчас есть компьютер и интернет, где можно это всё высказать зрителю и услышать ответ.
— В городе, где вы сейчас живёте, у вас недавно был квартирник. Планируются в ближайшие время подобные мероприятия в Польше?
— Да, был такой маленький, очень скромненький квартирник. Как только я приехал, местные ребята решили меня таким образом поддержать. Спасибо им огромное. На Новый год вот ездил под Белосток. Меня позвали беларусы, которые там отмечали праздник. Всё прошло очень хорошо. По крайней мере, я не сидел в Новый год один возле компьютера, а с удовольствием съездил, повидал людей, пообщался, попел песни. Всё как должно быть. С первого момента, как меня встретили с поезда, я понял, что это то, чего у меня давно уже не было. Когда ты приезжаешь, поёшь для людей, тебе рады.
В январе, 27 числа, состоится мой концерт в Варшаве, в клубе Scena Chmielna. Дальше будем смотреть по обстоятельствам.
— А как насчёт онлайн-концертов?
— Вот к этому я не готов пока. Когда случился ковид, многие так делали. Но мне не по себе от мысли, что придётся петь, глядя в глазок камеры.
«Пусть у них будет телевизор, чтобы они вместе со своим вожаком видели, как нам хорошо без них живётся»
— Мы встречаемся с вами в первые дни нового года. У вас есть какое-то особенное восприятие этого периода, как какого-то рубежа? Или вы просто переворачиваете календарь?
— Да, есть конечно. У нас в жизни всегда было два отсчёта – 1 сентября, когда идёшь в школу после летних каникул, и 1 января. Январь всегда кажется светлее, чем декабрь, потому что в начале года уже начинаешь строить планы. Именно в таком состоянии я сейчас и живу, в ожидании перемен. И я к ним готов.
— Если перемены случатся и всё будет хорошо, вы вернетесь в Беларусь?
— Понятие «хорошо» — относительное. Сразу хорошо не будет, вот что важно. Поэтому стареть безвылазно, без концертов, в стране, где происходит непонятно что, тоже не хотелось бы. Но я русскоязычный человек, пою по-русски, и в Польше мои песни никому не нужны. Как и в Беларуси они сейчас никому не нужны, потому что их никто не сможет слушать — «визу в Чехию не дадут» (шутит).
— Что бы вы пожелали беларусам в новом году?
— Хочу пожелать терпения.
— Но разве беларусы недостаточно терпели?
— А иначе никак. Никто не обещает, что этот год будет легче предыдущего. Выдержать отсутствие побед сложно. Мы, беларусы, не избалованы победами. Мы прибиты отсутствием побед настолько, что у нашей нации, можно сказать, самооценка ниже нуля. Если сравнивать нас с россиянами, то у россиян высокая самооценка, а у нас её почти нет.
Нас прибивали сначала войнами, потом вот эти нелюди (говорит о событиях после 2020 года. — Прим. MOST). Терпение — это не значит, что нужно терпеть эту ситуацию. Сейчас могут быть и страшные времена. Перемены происходят не всегда к лучшему. Поэтому нужно беречь себя, беречь близких, если нужно — спасаться, уезжать. В эти дни нужно стараться сохранить себя в первую очередь.
Когда ты сидишь в камере, ты ничего не видишь, но слышишь, что происходит по соседству. И вот было печально, когда привели пожилую женщину, у которой ещё жива мать. Она плакала, спрашивала: «За что вы меня задержали? У меня мама пережила гипертонический криз, некому уколы колоть». И вот на такие мольбы никто не отвечает. Была ещё история с молодым парнем, который просто выл от боли в глазах, потому что ему не давали контейнеры для линз. Нет ни одеял, ни подушек — «политическим» не положено. Мучайтесь, страдайте, копите свою злобу.
Я всегда считал, что люди, оставшиеся в органах после этих событий — просто бесчеловечные безумцы, которым никакого уважения никогда не будет. Никогда. С моей стороны уж точно. Я не агрессивный человек, но убийц и подонков, которые наслаждаются человеческим горем, нельзя прощать. Они заслужили сидеть в этих камерах с прогнившим полом. Единственное, пусть у них будет телевизор, чтобы они вместе со своим любимым вожаком видели, как нам хорошо без них живётся (смеётся).
