10 сентября — Всемирный день предотвращения самоубийств. Каждый год на планете около миллиона человек сводит счёты с жизнью. Суициды совершают в том числе дети и подростки.
Журналист MOST поговорил с Еленой (имя изменено), которая ребёнком дважды пыталась покончить жизнь самоубийством из-за насилия в семье.
Сейчас Елене больше 20 лет. Девушка любит жизнь и благодарна случаю за то, что в детстве у неё не получилось довести «дело» до конца. Но тогда ситуация казалась безвыходной, а смерть представлялась единственным решением накопившихся проблем.
Батя. «В такие моменты я хотела, чтобы он умер»
Первый раз расстаться с жизнью Елена попыталась в 5-м классе. Ей было 11 лет. Она постоянно видела скандалы в семье, которые устраивал пьяный отец.
— Мой батя (я не называю его отцом) пил редко, но очень метко. Будучи трезвым, он был абсолютно адекватным, но стоило ему выпить, он проявлял агрессию по отношению к моей маме. Он бил её шлангом от пылесоса, он бил мою старшую сестру. Меня не трогал, но я всё это видела. В 95% случаев мама просила меня идти к бате, чтобы урегулировать конфликт. И я, будучи ребёнком, шла к пьяному человеку, который был не в себе, был неадекватный, мог «ловить белку».
Я не спрашивала, почему он меня не трогает, но мне кажется, что он меня просто любил. Я могла стать между ним и мамой, и вероятность того, что он её будет бить, снижалась. Я кричала, я его обливала водой, когда стала старше я его била, толкала так сильно, чтобы он упал, и в такие моменты я хотела, чтобы он умер.
Не то чтобы эти ситуации были постоянно, но иногда они были. До моих 14 лет скандалы случались стабильно где-то два раза в неделю, потом уже пошло на спад: могло быть раз в две недели, потом раз в месяц. Пик был до 12 лет. Долгое время я думала, что такая атмосфера в семье — это нормально, потому что я в ней росла. Потом я стала понимать, что так не у всех.
Елена говорит, что о «бате» у неё лишь 1,5% хороших воспоминаний. Всё остальное — сплошной негатив. Она до сих пор его не простила.
Мама. «Я видела её страх»
Другое отношение у девушки к маме. Сейчас Елена постоянно переписывается с ней, старается делать приятные сюрпризы и искренне считает, что мама заслуживает гораздо большего, чем жить с «этим человеком».
— В детстве я больше боялась не за себя, а за маму. Ведь для ребёнка мама — это зона безопасности. А я видела её страх. Когда ты видишь, как она выбегает на улицу в одной рубашке в минус 10, и плачет, и кричит, ты это считываешь. Тебе может быть не страшно за себя, но тебе страшно за свою маму. Потому что она для тебя всё. Не будет мамы — не будет тебя. Так это воспринимает ребёнок.
Однажды моя мама выбежала на лестничную площадку в одной пижаме, с сестрой и со мной, и мы ночевали у соседки снизу. Тогда я поняла, что мне не нравится такая жизнь. Я поговорила с мамой по поводу развода. Я сказала, что не хочу жить в такой семье. Это ненормально, я не могу спокойно делать уроки, я не могу нормально спать, мне стыдно перед друзьями, которые живут со мной в одном доме, потому что они могут догадываться, что происходит. Мама ответила, что боится разводиться, потому что опасается, что он нас всех убьёт.
Батя не хотел развода. Он жил в прекрасных условиях, мама за него всё делала. Он жил в нашей большой квартире, которую купила моя мама, с хорошим ремонтом, где всё было. Конечно он не хотел этого лишаться. Зачем тирану уходить из хороших условий?!
Ситуация, когда мне регулярно нужно было спать на кресле у соседей, вместе с мамой и сестрой, сильно бесила. Когда это случилось в первый раз, я думала, что он будет и последним. Но это повторялось снова и снова. Я не понимала, почему я должна так жить, если у меня дома есть моя прекрасная кровать, у меня есть мои игрушки, есть книжки, которые я читала перед сном. Почему я должна менять те хорошие условия жизни на соседские и спать на кресле под пледами и полотенцем? Почему я должна это делать? Я не хочу.
Первая попытка. «Если я убью себя, то всем станет понятно, что нужно прекращать насилие»
По словам Елены, негатив накапливался, пока наконец не привёл к тому, что мысли о самоубийстве превратились в план. Девушка сравнивает это с царапиной на коленке: от неё не больно, но если таких царапин и ран появляется больше, то, в конце концов, становится тяжело ходить.
— Это накопительный эффект. Ты приходишь домой со школы, и тебе не понятно, где спать, сделаешь ли ты домашку. А в школе тебя будут отчитывать за несделанную домашку. То есть ты приходишь домой — проблемы. Приходишь в школу — проблемы. Это замкнутый круг, из которого ты не можешь выйти.
Я хотела это всё прекратить, но не знала как. Я ребёнок. Я просила, чтобы они развелись, разъехались, но моих слов никто не слышал. И я нашла такой способ, как мне казалось, который изменит ситуацию. Тогда я подумала, что, может быть, если я убью себя, то всем станет понятно, что нужно прекращать домашнее насилие. Такая логика у меня была.
В тот момент я была верующей. Я понимала, что самоубийство — это грех. Но я считала, что бог меня поймёт. Он же всё видит, и он поймёт, что у меня не было другого выбора. Поэтому я не попаду в ад, а попаду в рай, но буду очень долго просить прощения у бога за такой поступок.
Когда я точно решила, что сделаю это, я стала меньше разговаривать, меньше реагировала на что-то. Я была очень спокойной, потому что у меня появилась чёткая уверенность, что всё это вот-вот закончится. И я ощущала одновременно и облегчение, и спокойствие. Я внутренне как будто прощалась со всем.
Я вспоминала, что у меня уже было и чего я уже никогда не смогу сделать. И мне было грустно от того, что я не смогу это сделать. Мне было грустно, что я не слетаю в Париж, не поплаваю в океане, у меня даже собаки не было. Ну почему я должна умирать?
У нас дома были таблетки, которые пила моя мама: сильное обезболивающее, а также от давления и от сердца. Мама говорила, что они очень сильные и с ними нужно быть очень осторожным.
Я оставила листик со словами о том, что, может быть, после моей смерти вы задумаетесь, что невозможно детям расти в такой обстановке. И выпила большую горсть таблеток. Я легла на пол. Не знаю, почему я так сделала, возможно, я думала, что это как-то облегчит мою смерть.
Когда я лежала, то думала, что умру быстро. Я думала о том, как жаль, что у меня так и не было собаки. Я ведь так её хотела. Потом, кстати, я заводила много животных: 4 собаки, 2 попугая, хомяк.
А после я вспомнила, что в фильмах пациентов, которым дают анестезию, просят или досчитать до 10, или вспомнить что-то хорошее. И я подумала, что если я прочитаю стихотворение, то умру, когда закончу его читать. Анестезия подействует. И я читала стихотворение Симонова «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…»
После. «Мама нашла ту записку. И начала смеяться»
Когда девочка поняла, что она не умирает, то расстроилась. Всё, чего она добилась — это головная боль и тошнота. Лена лежала на полу и боялась, что, если в комнату зайдут родители, то начнут её бить, хотя раньше этого никогда не делали.
— Я, наверное, всю ночь провела в туалете, потом мне ещё несколько дней было плохо. Я никому не говорила, что произошло. Но мама нашла ту записку. И начала смеяться. Она подумала, что я просто шучу, ведь я была жива. Я ответила ей: «Да, это была шутка».
Та жизнь, что была раньше, продолжилась. Возникали и мысли о суициде, хоть они и не были такими серьёзными, как в первый раз. Я становилась старше, умнела, лучше понимала жизнь. У меня появилась цель — переехать из этого дома. Я начала спокойнее относится к тому, что происходит.
Когда батя приходил пьяный и начинал кричать на маму, я просто уходила из дома и могла часами гулять одна — летом, осенью, зимой. Я проста ходила и ходила, и приходила поздно ночью, когда уже все спали. То есть я начала максимально избегать этих ситуаций.
Вторая попытка. «Страшно было, что родители узнают, что у меня не получилось»
Ко второй попытке суицида привёл абьюз. Меня начали оскорблять, говорить, что я тупая, ни на что не способна. Это всё было со стороны мамы и сестры. А у меня в то время появилась мечта поступить в лучший университет страны. Продолжались и выходки бати. Ещё и в школе у меня что-то не получалось.
У меня было ощущение безысходности, я не понимала, как выйти из этого апатичного состояния, когда тебе постоянно грустно, тревожно, ты не понимаешь, что тебя ждёт в будущем. Это всё казалось бесконечной пропастью, казалось, что так будет всегда.
В восьмом классе я решила порезать вены. Я взяла маленький нож для грибов. Пошла в соседний дом и вышла на общий балкон на девятом этаже. Была ночь. Я начала резать руки. Потекла кровь. Я продолжила резать дальше.
Вдруг на балкон зашёл человек и увидел меня. Я сразу отбросила нож, а он просто вытянул меня за волосы и ноги с балкона. Я испугалась. Я подумала, что он вызовет милицию и об этом узнают родители. И страшно было даже не от того, что они узнают о самом факте, а от того, что у меня не получилось. И за это меня будет ждать наказание. Это мне казалось самым ужасным в тот момент.
Люди. «Я бы хотела узнать тогда, что всё проходит»
Маленькая Лена никому не говорила о том, что происходит в семье. Она боялась, что из-за этого от неё отвернутся друзья. Хотя девочка и понимала, что, скорее всего, все обо всём знают, но ей было стыдно об этом разговаривать.
— Где-то в 16 лет я перестала стыдится и могла говорить об этом с моими друзьями. Конечно же, никто от меня не отвернулся. Когда мне было лет 17, и я знала, что дома какая-то дичь происходит, я могла просто остаться у друзей, и они с пониманием к этому относились.
Сейчас я очень люблю свою жизнь. И, наверное, если бы не те травмы детства, я бы никогда не стала такой, какая я есть. Они меня сделали очень сильным человеком, теперь я мало чего боюсь.
Сейчас у меня нет травм. Я всё проработала, что-то — с психологом. У меня нет триггеров на пьяные компании, как у многих моих знакомых с похожим опытом насилия в семье. Я не выбираю себе партнёров, которые похожи на моего батю, наоборот — только максимально на него непохожих.
Если бы теперешняя Елена пришла к Лене-ребёнку и рассказала ей о том, какая у неё сейчас жизнь, то я бы сама себе не поверила.
Я бы хотела тогда узнать, что всё в жизни проходит, не может быть всё всегда плохо, не может быть всегда насилие, не может быть так, что ты всегда ребёнок. Всё заканчивается, всё проходит. Если бы мне тогда кто-нибудь это сказал, возможно, я просто перетерпела бы. Просто попыталась бы максимально абстрагироваться. Но тогда это было для меня концом света.
Я и сейчас вспоминаю про суицид и понимаю: как же хорошо, что в детстве у меня ничего не получилось. У меня бы не было всего того, что есть сейчас. Я бы не увидела ту всю красоту мира, которую вижу в путешествиях.
Я бы посоветовала тем, кто сейчас думает о суициде, окружить себя максимально близкими людьми, больше времени проводить с ними, разговаривать с ними, делиться своей болью и стараться принять тот факт, что всё проходит. Это звучит избито, но, когда ты по-настоящему понимаешь этот факт, тебе становится легче переживать то, что с тобой происходит.
В Беларуси действуют линии для тех, кто страдает от домашнего насилия. Они доступны для тех, кто находится как в стране, так и за её пределами.
