Один оставил матери записку, что вернется через полгода, и бежал на четверть века — через джунгли, ночью, без паспорта. Второй понял, что возвращение домой закончится допросом, и решил не рисковать. Третий ехал к границе после Окрестина, не зная, выпустят ли его из страны. Они жили в разных уголках мира, говорили на разных языках и оказались в изгнании с разницей в десятилетия — но по одной и той же причине. MOST поговорил с журналистами из Бирмы (нынешней Мьянмы), Азербайджана и Беларуси, которые вынуждены были покинуть родину и продолжили работать в эмиграции.
Три пути к одному решению
«В тот день я сказал, что выхожу на протест в последний раз»
23-летний студент стоматологического факультета Ай Чан Наинг в сентябре 1988 года участвовал в антиправительственных протестах в родной Бирме. Страна жила под диктатурой с 1962 года и за 25 лет стала одной из беднейших в мире.
Денежная реформа 1987 года запустила череду протестов. К 1988 году напряжение достигло предела. Массовые демонстрации по всей стране закончились гибелью тысяч людей, после их подавления в сентябре 1988 года новая военная хунта установила контроль над страной. Точной статистики нет: по самым скромным оценкам, погибли около 3 тыс. человек, по другим данным — до 10 тыс.
— После того, что произошло в сентябре, стало ясно, что и оставаться, и молчать невозможно, — вспоминает Ай Чан.
Он и трое его однокурсников решили уехать. Они понимали, что в стране больше не осталось безопасного пространства для открытого сопротивления, а единственный способ продолжать борьбу — присоединиться к студенческим группам на тайско-бирманской границе.
Самым трудным оказалось объяснить это семье.
— Я был младшим ребенком и, хотя мне уже было 23, был очень привязан к маме. Она просила меня не выходить на демонстрации: слишком большой риск быть убитым. В тот день я сказал ей, что это последний раз, когда я иду на протест. А перед уходом оставил под подушкой записку: что я уже покинул страну, присоединился к вооруженному сопротивлению и вернусь через шесть месяцев, — говорит Ай Чан.
«Возвращаться нельзя»
Орхан Маммад родился и вырос в Азербайджане. В 2015 году он учился за границей, а в его стране в это время усиливалось давление на независимые СМИ. После президентских выборов 2013 года власти начали системно подавлять любую критику, и независимые медиа быстро оказались в зоне риска.
Ситуация обострилась после протестов 2013–2014 годов, связанных с коррупцией и злоупотреблениями в армии. В стране закрывали редакции, задерживали репортеров, против журналистов и активистов возбуждали уголовные дела.
К середине 2015 года власти развернули масштабную кампанию против Meydan TV — независимого интернет-издания, с которым был связан Орхан. Журналистов массово вызывали на допросы, у одних изымали технику, другим запрещали выезд из страны. Начались задержания.
Уголовные дела возбуждали по разным статьям — от незаконной предпринимательской деятельности до уклонения от уплаты налогов. Формально это выглядело как финансовые проверки, но правозащитники называли происходящее давлением на независимую прессу.
Сначала Орхан был в Грузии. Следующей точкой стала Италия, где он продолжал учебу. Тогда он еще надеялся, что сможет хотя бы ненадолго вернуться домой, но ситуация только ухудшалась: коллегам предъявляли новые обвинения, журналистов останавливали на границе, а любое сотрудничество с независимым медиа становилось поводом для преследования.
— Я понял, что возвращаться нельзя. Было очевидно, что это опасно, — говорит Орхан.
Окончательное решение не возвращаться Орхан принял, когда Meydan TV предложило ему постоянную работу в берлинском офисе. Стало понятно: продолжать заниматься журналистикой можно только за пределами страны.
«Я понял, что выйду — и за мной все равно снова придут»
Спортивный журналист из Беларуси остается анонимным из-за продолжающихся репрессий внутри страны. Мы назовем его Валерием. Его путь в изгнание начался в 2021 году. К тому моменту он около 15 лет работал в журналистике, сотрудничал с разными изданиями и не собирался уезжать.
После выборов 2020 года давление на медиа резко усилилось: коллег задерживали, редакции закрывали, журналистов признавали «экстремистами». Валерий продолжал работать до тех пор, пока сам не оказался за решеткой.
По данным Беларусской ассоциации журналистов, на конец 2025 года в Беларуси 28 журналистов находятся в заключении. «Экстремистскими» признаны 42 независимых медиа и инициативы. За год зафиксированы десятки обысков и новых задержаний — репрессии против профессии остаются системными.
Валерий провел десять суток в изоляторе на Окрестина — и именно там понял, что оставаться в стране больше нельзя.
— Я понял, что выйду — и за мной все равно снова придут. Выбора не было, — вспоминает он.
После освобождения ему понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя. Вопросы с документами удалось решить за неделю–полторы, и примерно через три недели после выхода Валерий уехал из Беларуси.
— У меня не было визы. Единственный доступный вариант — Украина. Мы понимали, что едем в одну сторону, — говорит он.
Первый шаг в неизвестность
«Мы не знали его, он не знал нас. Это было единственное, за что можно было зацепиться»
Переход через границу стал для Ай Чана первым и самым рискованным этапом. У него и его товарищей не было никаких документов. Шли с проводником, который помогал обойти контроль и попасть на территорию Таиланда.
— Нас вел человек, который говорил по-тайски, и это дало шанс пройти все блокпосты. Мы просто садились в автобус и делали вид, что все в порядке, — вспоминает он.
Этот момент он не называет облегчением. Скорее — началом нового этапа, в котором еще не было ясности. Ай Чан понимал, что вернуться в ближайшее время не сможет, но не представлял, насколько долгим окажется путь в изгнании.
Первой остановкой стал Бангкок. Туда студенты добрались почти без денег. Там их должен был встретить шведский журналист, контакт которого им передали знакомые из Янгона — крупнейшего города Бирмы и ее бывшей столицы.
— Мы не знали его, он не знал нас. Это было единственное, за что можно было зацепиться, — говорит Ай Чан.
«На границе жим-жим был, конечно»
Валерий вспоминает, что в день его отъезда новостные ленты были переполнены сообщениями о задержаниях и обысках у журналистов.
Чемоданы были собраны заранее. Тогда Валерий еще надеялся, что уезжает ненадолго — на пару месяцев, пока ситуация не уляжется.
— На границе жим-жим был, конечно. Но все обошлось, — говорит он.
Пограничница внимательно посмотрела документы, задала два коротких вопроса — и пропустила. Уже после пересечения границы ощущение временности исчезло.
— Когда прошли, у меня было только одно чувство: все, назад дороги нет, — вспоминает Валерий.
Первое время после переезда
Из партизанов — в журналисты
После первых недель в Бангкоке Ай Чан вместе с другими студентами отправился в учебный лагерь на тайско-бирманской границе. Там они получили базовую военную подготовку и несколько месяцев жили среди активистов, которые покинули страну после протестов.
— Мы учились стрелять, учились выживать, — вспоминает он.
Именно в этот период произошла встреча, которая определила его дальнейшую жизнь. В лагерь приезжал шведский журналист Бертиль Линтнер, много лет писавший о Бирме и работе оппозиции в изгнании. Он объяснил студентам, что сопротивлению нужны не только бойцы, но и те, кто будет документировать происходящее, фиксировать нарушения и передавать информацию миру.
— Он говорил, что наша задача — давать информацию. И я понял, что могу быть полезнее как журналист, — говорит Ай Чан.
Вскоре Линтнер начал давать ему первые задания: записывать истории бежавших студентов, собирать данные о погибших и пропавших, фиксировать события на границе. Это были простые тексты, но именно так Ай Чан впервые увидел, что информация может влиять на международную реакцию и поддержку бирманского движения.
Позже именно этот опыт привел его в Европу, где сформировалось DVB — медиа, созданное бирманцами в изгнании.
«Другой опции просто не было»
В Берлине Орхан оказался в среде, где журналист может работать без риска задержания. В первые месяцы его жизнь была «подвешенной»: учеба еще продолжалась, работа в редакции только начиналась, а будущее казалось нестабильным.
Самым тяжелым оказалось постоянное наблюдение за ситуацией дома. Почти каждый день он узнавал о новых арестах, вызовах на допросы, ограничениях на выезд коллег. Это влияло на внутреннее состояние сильнее, чем все, что происходило вокруг.
Работа Meydan TV в Берлине выглядела иначе, чем в Азербайджане. Не было доступа к официальным мероприятиям, некуда было выезжать на репортажи. Журналисты работали дистанционно: опирались на сеть источников внутри страны, сообщения очевидцев и материалы активистов.
— Мы делали новости о стране, в которую не могли вернуться, — вспоминает он.
Когда в Азербайджане усилились массовые задержания сотрудников Meydan TV, Орхан стал одним из тех, кто поддерживал ежедневную работу редакции извне: собирал новости, проверял информацию, помогал координировать темы и общение с источниками.
Он был в безопасности, но чувствовал постоянную дистанцию между собой и коллегами, которых могли задержать в любой момент.
Европа постепенно стала его домом, но это никогда не ощущалось как выбор или достижение — только как необходимость.
— Я уехал, чтобы продолжать работать. Другой опции просто не было, — говорит он.
«Я проспал начало войны»
Украина была для Валерия временной остановкой. Он восстанавливался после Окрестина и работал удаленно. Говорит, когда в феврале 2022 года началась полномасштабная война, страха не почувствовал — скорее растерянность.
— Я проспал начало войны. Не было паники. Просто все вокруг начало меняться, — вспоминает он.
Уезжать из Украины он тогда не планировал. Все определил вопрос легального статуса. У Валерия заканчивался беларусский паспорт, а продлить его в Украине оказалось невозможно.
— Мне в отделе иммиграции прямо сказали: чувак, никто тебя продлевать не будет, ты беларус, ты агрессор, — рассказывает он.
Параллельно ему заблокировали банковские счета. В этот момент единственным реальным вариантом стала Польша. К тому времени у Валерия уже была гуманитарная польская виза, открытая за два дня до войны — «просто чтобы съездить к друзьям».
— Я понял, что спокойно могу пересечь границу. У меня была виза, и другого выхода уже не оставалось, — говорит он.
Научиться жить заново
«Нашей задачей было давать правдивую информацию тогда, когда внутри это стало невозможным»
Работа с иностранными журналистами стала для Ай Чана мостом, который вывел его из лагеря на международный уровень. Связи укреплялись, запрос на информацию о происходящем в Бирме рос. Он понял, что может быть полезнее как журналист, а не как участник сопротивления.
В 1989–1991 годах Ай Чан жил в Таиланде и выпускал бюллетень DAWN — двухнедельную рассылку студенческой организации ABSDF. В 1991 году он переехал сначала в Германию, а затем в Швецию, где запустил еженедельный новостной бюллетень Burma Focus. Параллельно режим в Бирме становился все жестче, а независимая журналистика внутри страны фактически исчезла.
В 1992 году в Норвегии сформировалась группа бирманских журналистов в изгнании. Появилось Democratic Voice of Burma (DVB) — медиа, которое рассказывает миру о происходящем в Бирме. Ай Чан присоединился к проекту как репортер, постепенно рос и с 2002 года возглавил DVB в качестве главного редактора и директора.
— Нашей задачей было давать правдивую информацию тогда, когда внутри это стало невозможным, — говорит Ай Чан.
DVB начала с радиовещания и телепрограмм для бирманской диаспоры, но быстро стала одним из ключевых источников информации о событиях внутри страны. Для многих жителей Бирмы эфиры DVB оставались единственным способом понять, что происходит в других регионах и как развивается сопротивление.
«Я все время жил по комнатам, с соседями»
Для Орхана первые годы в Берлине были сложными в бытовом плане: постоянные переезды, съемные комнаты, отсутствие собственного пространства.
— В Берлине шесть–семь лет у меня не было нормального жилья. Я все время жил по комнатам, с соседями. А в Азербайджане не так — у тебя есть свое пространство, кухня, дом. Я очень хотел создать такое место здесь, — говорит Орхан.
Только три года назад у него появилась квартира, которую он смог назвать домом. Теперь он живет там, и впервые за много лет пространство стало по-настоящему своим.
— Три года назад я сделал это. Теперь у меня дом. Большой, трехкомнатный. Первый раз за семь лет почувствовал, что дома, — говорит он.
«Нужно было как-то жить, что-то зарабатывать, просто держать себя на плаву»
Польша стала для Валерия местом, где все пришлось начинать заново. Сбережения быстро таяли, стабильного дохода не было, и он брался за любые временные подработки.
— Нужно было как-то жить, что-то зарабатывать, просто держать себя на плаву, — говорит он.
Параллельно Валерий решал вопросы легализации: регистрация, страховка, банковские счета. После Украины это давалось особенно тяжело. Любая задержка могла поставить под угрозу его пребывание в стране.
После 2020 года привычная профессиональная среда — редакция, коллеги, присутствие на мероприятиях — фактически исчезла. Валерий перешел на небольшие удаленные проекты и редактирование.
Самым тяжелым оказалась не смена формата работы, а потеря живого общения.
— Невозможность видеться с людьми, с которыми поддерживаешь контакт, — это самое главное. Я всегда любил общаться с глазу на глаз. А постоянная переписка — ну, это не то, — говорит он.
Чтобы зарабатывать, Валерий устроился в такси. Его день превратился в постоянное переключение между сменами, текстами и спортзалом.
Когда мы договаривались об интервью, свободное «окно» приходилось ловить между всеми этими делами.
— Главное было не выпадать. Делать свое, даже если это уже не та журналистика, которая была раньше, — говорит Валерий.
«Изгнание» — слово, которое звучит для каждого по-своему
Домой — и опять в изгнание
Ай Чан руководит Democratic Voice of Burma как исполнительный директор и главный редактор. Его редакция остается одним из ключевых источников информации о стране. Часть журналистов DVB работает подпольно в Бирме. Сам Ай Чан координирует работу из Европы, понимая, что любая публикация может стоить кому-то свободы. Он говорит, что изгнание — это не про географию, а про ответственность.
— Ты можешь быть в безопасности, но люди, о которых ты рассказываешь, — нет. И от этого ответственность только растет.
За годы изгнания Ай Чан все же смог вернуться в Бирму. С 2012 по 2020 год он работал внутри страны в период короткой либерализации, пока в 2021 году не произошел новый военный переворот.
— Это уже второй раз, когда мы начинаем работать в изгнании, — говорит Ай Чан.
Если возвращаться, то только в гости
Орхан до сих пор работает в Meydan TV, а власти Азербайджана до сих пор называют это медиа угрозой и возбуждают против него уголовные дела. Тем не менее Meydan TV остается одной из немногих площадок, через которые страна узнает правду о себе. Для Орхана изгнание — это жизнь, в которой связь с домом сохраняется, но возможность вернуться утрачена.
— Когда живешь мыслями о возвращении, становится только тяжелее. Я перестал так думать. Если когда-нибудь смогу поехать — поеду в гости. Но жить — нет. Германия — единственный безопасный вариант.
Почему «изгнание» — не идеальное слово
Валерий совмещает журналистику с работой в такси. Он больше не делает спортивные репортажи — для этого нет ни доступа на матчи, ни других условий. Но он продолжает писать, редактировать тексты и выполнять небольшие проекты. Говорит, журналистика — это то, чем он хотел заниматься с детства и к чему все равно возвращается — даже в эмиграции.
Слово «изгнание» Валерий применяет к себе осторожно. Для него это прежде всего выбор — между несвободой и свободой.
— Меня спрашивали, что значит быть журналистом в изгнании и почему я себя таковым не считаю. Для меня изгнание — это когда тебе не оставляют выбора. А у нас, у сотен тысяч беларусов, выбор был. Мы сделали логичный шаг — в пользу свободы, равноправия и перспектив. Нас никто не изгонял. Мы сами приняли решение. Если уж философствовать, то это совсем другое состояние.
Полмира живет там, где ситуация для прессы крайне тяжелая
В последние годы журналисты все чаще вынуждены покидать свои страны из-за преследования. С 2020 по 2023 год число случаев, когда Комитет по защите журналистов (CPJ) оказывал помощь журналистам именно из-за вынужденного отъезда, выросло на 227%.
В первой половине 2024 года около 64% журналистов, получивших экстренную помощь CPJ, уже находились в изгнании или были вынуждены срочно бежать из таких стран, как Мьянма, Никарагуа и Судан.
Давление на журналистов сегодня остается глобальной реальностью. По состоянию на 1 декабря 2025 года во всем мире в заключении содержатся 503 журналиста, подсчитала организация «Репортеры без границ» (RSF). Больше всего — в Китае, России и Мьянме. Беларусь на 4-м месте.
По данным Индекса свободы прессы RSF за 2025 год, более половины населения мира живет в странах с крайне тяжелой ситуацией для журналистов. Число таких государств за последние пять лет удвоилось — с 21 до 42.
Вы можете обсудить этот материал в нашем Telegram-канале. Если вы не в Беларуси, переходите и подписывайтесь.
