Полномасштабная война в Украине идет уже вторую неделю. Харьков, Киев, Мариуполь, Чернигов и другие города находятся под постоянными обстрелами. Чтобы спрятаться от опасности, местные жители спускаются в укрытия или решают самостоятельно оборонять свои дома. В том числе и женщины: многие волонтерят, собирают деньги на армию или просто стараются быть поближе к семье. MOST рассказывает истории трех девушек, которые сейчас находятся в Украине.
Ольга Довгаль,
21 год, HR-специалист в Киеве
Спасаясь от уголовного преследования за активизм, в 2020 году Ольга переехала в Украину из Беларуси. Бывшая студентка устроилась HR-специалистом в украинскую фирму, познакомилась с киевлянином Андреем и жила в одном из спальников Шевченковского района — рядом с метро «Лукьяновская». Говорит, ночью с 23 на 24 февраля долго не могла уснуть.
— Только собралась ложиться, в 4:50 где-то, мне позвонил парень и сказал, чтобы я собирала вещи. Я ему: «Отстань, буду спать. Какая разница, что там Путин заявил? Он всё время какую-то дичь говорит».
Через десять минут начались взрывы. Девушка услышала взрыв, но подумала, что это мусоровоз. Пробовала спать — еще три, только громче.
— Сложила ноутбук, какие-то документы. Но ничего нормального не смогла взять, все было как-то разрозненно в голове. У нас был рюкзак с нужными вещами.
Но я очень по-тупому начала собираться. Взяла зачем-то с собой синюю рубашку, потому что подумала, что она мне нравится. Какой-то бред.
Уже потом из чата подъезда Ольга узнала, что по дому ходили мародеры. В квартире осталась пара ноутбуков, их с парнем фотографии, мультиварка, сковородка, почти все вещи и чашки, которые Оля купила по случаю новоселья. «Все жалко», — в другом конце комнаты говорит Андрей, пока девушка записывает голосовое сообщение для MOST.
Андрей — украинец. С Ольгой они говорят на русском языке. «Я не могу говорить на украинском, потому что у меня с беларусским все плохо, к сожалению, — признается девушка. — Мы с Андреем обсуждаем это все. Он очень горячо поддерживает беларусов. Но надеется, что они выйдут на протесты. Я видела, что люди выходили, и я просто плакала. Это слезы гордости за людей. Не боятся выйти при такой диктатуре — это потрясающе».
На время войны пара переехала в деревенский дом семьи Андрея. На участке есть корова и курицы, работает интернет.
–– Когда я уже приехала сюда, думала, что мы поедем дальше, что это временный пункт. В первый день мы еще ложились на пол или бежали на первый этаж, чтобы стать в проходе двери. Когда слышишь самолеты, например. А потому уже стали говорить: «ну, ладно». Потому что здесь ничего не трогают, тут ничего никому не надо. Все летит на Киев.
Алена Жук
34 года, иллюстратор из Киева
Утро 24 февраля киевлянка Алена проспала. Накануне была на дне рождения у друга, поздно приехала домой, крепко спала и не слышала сирену и взрывы. Проснулась от звонка домофона — ее бывший молодой человек приехал с восьмилетней дочкой и словами «собирайся, поехали».
— Я не хотела покидать свой дом, у меня тут кошка и собака. Плюс я верила, что это все скоро закончится. И до сих пор верю. Я попрощалась с дочкой, договорились, что скоро увидимся в Киеве под мирным небом.
Теперь моя квартира ограничилась несколькими квадратными метрами. Я сплю на полу в коридоре. Живу на первом этаже дома, который стоит в яме, это фактически как быть в укрытии. Из-за того, что сирены звучат раз в несколько часов, я живу на полу. Рисую, ем, смотрю новости — все на полу.
Перед сном я собираю в рюкзак ноут, планшет, пенал, все зарядки. На случай, если все-таки прилетит в мой дом и мне надо будет быстро выбираться. Это точно новый ритуал для меня.
В основном я сижу дома. Еды достаточно, корма для животных хватит еще на неделю. Из зоомагазинов у меня на районе ничего не работает, купить негде. Да и у собаки корм очень специфичный, у нее больная поджелудочная. Будем есть каши. Обычные продуктовые работают, мне просто влом стоять в очереди, потому что пока что реально все есть. И, если честно, есть не хочется. Готовлю себе через силу просто потому что должна жить. Иногда, когда нет воздушной тревоги, выходим на прогулку с собакой. Пять минут, вокруг дома. От постоянных хлопков она и сама не в восторге от прогулок.
Утром просыпаешься, первая мысль: «Я жива». Потом чекин по близким и читать новости.
В целом очень страшно. Не только потому, что я в Киеве и живу рядом с телевышкой, в которую прилетели ракеты. Страшно за всех, кого я знаю, кто бы где ни был. Кто-то в бомбоубежище, кто-то дома в холодном подвале.
Я не готова идти воевать пока что. Да и не взяли бы меня: у нас желающих оборонять город очереди стояли. Как быть волонтером, я тоже не знаю: машины и прав у меня нет, поэтому помочь никому не могу. А сидеть без дела тоже не хочется. Поэтому я делаю то, что умею лучше всего — продолжаю быть художницей.
В своем инстаграме я начала продавать иллюстрации за донаты украинской армии. За все дни войны получилось собрать больше 250 000 гривен — это почти 9 000 долларов. Вчера ко мне присоединилась дочка. Принцип такой же: с людей донат, с нее — рисунок. Она уже нафандрайзила 500 евро.
На момент публикации Алена уехала во Львов. Сейчас она рядом с дочкой. Продолжает рисовать.
Алена Иванова
27 лет, контент-менеджер из Львова
Алена родилась в Украине, в городе Днепре, но восемь лет назад перебралась во Львов. Работала медиахудожницей, жила в маленькой однушке. Войну девушка застала именно на западе Украины, где нет обстрелов и бомбежки.
–– Первый день войны я почти проспала. Первый раз мне в пять утра позвонила мама. Я не взяла трубку — думала, что ей просто не спится. Ответила только в семь утра, попросила ее перестать мне так рано звонить. «Началась война», — сказала она. Я была в шоке, я не понимала, что делать. Мама сказала, что нужно как-то готовиться. Я тогда начала проверять инстаграм, просто социальные сети, чтобы найти какую-то информацию.
Где-то через час мне написали мои знакомые из Мариуполя, что они приехали сюда во Львов. Попросили приютить их на какое-то время. У меня очень маленькая квартира, но в доме есть довольно просторное бомбоубежище. В принципе, все из-за него и собрались.
Слово «лакшери» не подходит, конечно, но у нас «лакшери бомб-шелтер». У всех обычно коридор, а у нас четыре комнаты. Есть что-то похожее на водопровод и ванну — они не подключены к водопроводу, но они есть. Есть даже одна рабочая розетка. Места много — может поместиться до 50 человек. На деле мы еще ни разу туда не спустились. Потому что у меня кухня возле несущей стены и мы передвигаемся всегда туда. Но в шелтер мы потихонечку перетягиваем какие-то вещи, теплые штуки, чтобы как-то его обустраивать на всякий случай. Даже если это не пригодится нам, это может пригодиться кому-то еще. Начинается воздушная тревога — заходим на кухню и сидим там на полу, пережидаем. Заканчивается — выходим обратно.
В первый день было сложно вообще что-то делать. Потому что находишься в постоянном ожидании, что тебя начнут бомбить. Этого не происходит. Думаешь, раз этого не произошло еще, значит, это произойдет потом и будет еще жестче.
Вот это еще чувство — раз нас не бомбят, значит, у нас будет что-то жестче — остается до сих пор. Но после пятого дня войны начинаешь адаптироваться к тем условиям, в которых находишься, и потихонечку начинаешь понимать, что нужно помогать другим.
Сначала мы с друзьями заклеили окна себе и нашей пожилой соседке. Потом стали расселять людей и онлайн перенаправлять какие-то закупки на Киев в тероборону (в отряд территориальной обороны — MOST).
С первого дня — постоянное чувство тревоги, страха. Оно проходит только во сне. Спать, кстати, стали тоже в одежде — колготки, носки, две кофты. Только на пятую ночь расслабились и переоделись в пижамы.
Держаться помогает моя работа, если честно. Я контент-менеджер для агентства OnlyFans, но работать в полную силу не получается. Из-за этого я все время ожидаю, что меня уволят. Смотреть я ничего не могу, никакие фильмы. Русский контент не потребляю больше. Мы становимся нацией националистов.
У меня родители в Днепре. Это следующий город, который хотят захватить после Харькова. Уехать они никуда оттуда не могут. Созваниваюсь с ними каждый день. Тяжело. Они в шоке, бабушки не до конца понимают, что происходит. Хотя у нас здесь нет взрывов, как в Днепре, но мы понимаем больше. У старшего поколения так: кого обстреляли — те убедились, кто не обстрелян — еще могут думать, что это их не касается.
Читайте также
Война в Украине идет больше недели. Полмиллиона беженцев уже выехали из страны в Польшу. Но есть и те, кто, наоборот,...
Чытаць далей
Лідар гурта Sumarok, журналіст Ігар Палынскі ў калонцы для MOST піша пра свае адчуванні пасля валанцёрскай паездкі на польска-ўкраінскую мяжу....
Чытаць далей
Сергей Коршун — политэмигрант из Беларуси, несколько месяцев он живет с женой Мариной и тремя сыновьями в польском Белостоке. После...
Чытаць далей
