С лета 2020 года Беларусь покинули тысячи людей из-за политических преследований, сколько точно — неизвестно. И если взрослые зачастую уезжали хоть и не по своему желанию, но всё же сами принимали такое решение, то у их детей такой возможности не было, они следовали за родителями. Мы поговорили с пятью детьми разного возраста, семьи которых после лета 2020 года оказались в Польше. Они поделились, какой вспоминают жизнь в Беларуси, как живут в Польше и хотели ли бы вернуться домой. А их родителей спросили о том, как они оценивают этот новый опыт своих сыновей и дочерей.
Альбина Ганецкая, 14 лет
— Мы уехали из Беларуси, потому что мама ходила на протесты, и я тоже ходила. Маму могли посадить, а меня могли отправить в детдом, — рассказывает Альбина. — Я помню момент, когда больше всего боялась за маму. На ней была белая футболка и красная юбка, она возвращалась и была уже недалеко от дома, и за ней побежало много милиционеров. Было так страшно в тот момент, ведь она могла не успеть добежать домой, её могли схватить.
Альбина говорит, что не скучает по Беларуси.
— У меня там почти не было друзей и кого-нибудь, по кому можно было бы скучать. Скучаю только по квартире, которая у нас осталась, — рассказывает Альбина. — В Польше сначала было сложно с языком и с тем, как общаться с людьми. Я боялась общаться, вдруг ошибусь, скажу что-то не то. Но после стало лучше, я уже разговариваю. Если я и поеду в Беларусь, то когда моя сестра вырастет, лет через 15. Покажу ей Беларусь, дом, в котором мы жили, наш город Молодечно.
Как семья оказалась в Польше
Альбина переехала в Польшу с матерью осенью 2020 года. Полина Ганецкая, её мама, вспоминает, что этому предшествовало.
— 2020 год был самым сложным годом в моей жизни. Только закончила ремонт своей студии, которая должна была приносить хорошие деньги. Подготовила места в коворкинге для мастеров по маникюру, была готова проводить курсы и семинары. И тут случился ковид, — рассказывает Полина. — В это же время нужно было переехать, сделать ремонт в квартире, помощи ждать было не от кого. У меня была работа и этот ковид, ремонт и ребенок, и всё в один момент. После началась политическая деятельность. Задерживали меня, задерживали Альбину. Это всё было эмоционально тяжело, я была совсем одна. 2020 год — это ад.
У семьи были планы, что после 14 лет Альбина пойдёт в школу олимпийского резерва.
— Но последние месяцы в Беларуси ходила на плавание так себе. Когда переехали в Польшу, сожалели об этом. Здесь очень часто хочется сдаться, но мы с тренером Альбину поддерживаем. Надеюсь, она поступит в спортивную школу.
Свободное время в Беларуси мы проводили в путешествиях. Могли сесть и поехать куда-нибудь. Ждём, когда оформлю здесь документы, чтобы и здесь могли путешествовать. Я даю ей понять, что такое качественный уровень жизни. Хочу, чтобы она увидела, что отдыхать нужно, и возможно за небольшие деньги. У неё мало друзей, как в Беларуси, так и в Польше. Я хочу, чтобы она общалась с людьми, у которых не каша в голове, а нормальные цели. У Альбины есть подружки: одна полька, одна украинка и одна беларуска. Девочки все нормальные и адекватные.
Когда родилась Альбина, сначала была надежда, что родители помогут воспитать внучку. Но позже выяснилось, что мы с ней никому не нужны, кроме самих себя. Поэтому сказала себе: живи так, будто больше никого нет. Альбина стала самостоятельной, потому что я её такой воспитала.
Я никогда ничего не скрывала от Альбины. Теперь спокойно говорю с ней про секс. У нас нет рамок для разговоров, не хочу я этой советской ерунды. Нужно слушать детей, учитывать, что они тоже научат много чему.
Сейчас у нас всё хорошо. Работаем над отдельными проблемами. Я вывожу Альбину из рамок, в которые её вогнала.
Любой переезд — это всегда тяжело. Моральное принятие того, что больше не вернёшься, что должен покупать каждую подушечку и вилку. Я сделала в своей квартире всё так, как хотела. Теперь чувствую себя свободнее, понимаю, что передо мной открыт весь мир. У нас с Альбиной свои планы и цели.
Легко будет только тем, кто сидит на попе ровно. Началась война — они как сидели, так и дальше сидят. У таких людей всегда все будет стабильно, стабильно плохо.
— Пара лет — и она свободна во всех смыслах этого слова, творец собственной судьбы. Это ли не круто, когда сам управляешь своей жизнью, пробуешь и выбираешь, а не кто-то диктует? — говорит Полина.
Вера Пригодич, 8 лет
— В Беларуси я ходила в школу со своим лучшим другом Марком, который был со мной в детском саду. Мы очень давно знакомы. Он всегда любил меня обнимать, называл Верочкой. Марк до сих пор живет в Беларуси.
Утром я выходила из дома, брала с собой лучшую подругу Юлиану, и мы гуляли вместе. Обычно доставали её брата. Я и сейчас общаюсь с Юлианой и Марком. А ещё дружу с Соней и Варей. Они живут далеко от меня, но мы часто созваниваемся. Марк тусовался только со мной, а так мы вчетвером девочками играли. Теперь вчетвером общаемся онлайн.
Я проходила в беларусскую школу всего полгода. Школа была очень хорошая, я училась там со старшим братом. Учительница мне нравилась. Ходила на гимнастику с трёх лет, а потом ещё на флейту. Я не бросила флейту, до сих пор на ней играю. Теперь тут танцую хип-хоп.
Мне нравится школа в Польше, только немножко учительница строгая. Когда только пришла в школу, почти ничего не знала, просто сидела на уроках и пыталась понять. Во втором классе уже знала язык, было намного легче.
Здесь больше друзей, которые приехали из Беларуси или Украины. У меня есть друг Игорь, живёт недалеко от меня, но мы нечасто общаемся. Ещё у меня есть подружка украинская девочка. Однажды она меня предала, но через три дня попросила прощения.
Я хотела бы приехать в Беларусь и остаться там. Там друзья, дом, там мои животные. У меня есть собака Ласка и черепашка Доби Звёздочка. Еще была кошка, но она умерла, когда нас уже не было в Беларуси. Я была счастливая и в Беларуси, счастливая и сейчас здесь.
В Беларуси не живу, потому что там давно начались проблемы с политикой. Большинство людей за другого президента, они воюют с другой частью.
Помню один страшный вечер. Мы пошли на большой митинг в Молодечно, там такая большая площадь перед парком. Тогда стояло много милиции и эти в черных касках, забыла, как их называют. Бабушка сидела с мамой и братом Пашей, а рядом избивали людей. Я испугалась, и мы побежали домой.
Надеюсь, что смогу вернуться через два года. Тогда я буду уже в четвёртом классе, стану взрослой. Смогу сама гулять в Беларуси, и мама не будет переживать. Думаю, через один год это ещё не закончится.
Как семья оказалась в Польше
Семья Веры переехала в Польшу зимой 2020 года. Мама девочки Евгения рассказала, как, по её ощущениям, дочь отреагировала на переезд:
— Наверное, не так страшно, как мы думали. Лучше всех нас. Такие слёзы были по друзьям по танцам, с которыми ездили на многочисленные выступления. Ей этого не хватало больше всего. Те подружки вместе с трёх до семи лет, вместе и ели, и спали. Это была самая большая потеря. А в остальном: мама — есть, папа — есть.
Вера ждёт, когда мы вернёмся, она думает, мы здесь временно. Сейчас тут — ну и ладно, мы же вернёмся. Нет у нее такого, что мы здесь навсегда. Мы уехали из соображений безопасности, это прежде всего. Дети это прекрасно понимают. Чтобы все были вместе, чтобы ни с кем ничего не случилось, мы должны быть здесь. Не было такого, чтобы мы всё сели и обсуждали это, просто это им и так понятно.
Я вижу в нашем переезде только положительные моменты для Веры. Язык, новый опыт. Она увидит, что всё может меняться. Вера понимает, что мы собираемся возвращаться, но нужно немного подождать. И она ждёт так оптимистично. Деткам постарше сложнее, наверное.
В Польше для детей есть всё. Мы сегодня пошли гулять и не могли вернуться домой: гуляешь — и тебе так классно! Что касается школы, то нам, беларусским мамам, кажется, что в польской школе слишком легко. Хотелось бы, чтобы от детей требовали больше, чтобы была какая-то критика. Здесь всё слишком мягко. Но где эта золотая середина? Если уж выбирать, что лучше, то тут, конечно.
В польской школе дети много читают и больше внимания уделяют иностранным языкам, особенно английскому. Учат его с малых лет, а в старших классах хорошо говорят и читают англоязычные книги. К сожалению, в Беларуси такого нет. Ну так как все ездят за границу в отпуск, к родственникам, в лагеря, то нет вопросов, зачем учить иностранные языки. Даже летом Вера взялась что-то повторять сама, потому что в отпуске в Греции общалась с детьми из других стран и сожалела, что не хватает знаний в английском.
Все кружки, что были в Беларуси, нашли и тут. Добавили гитару, беларусский театр. На танцах в Беларуси от нас хотели большего, а здесь — чтоб только дети не напрягались. В Беларуси дети привыкли больше работать.
Меня иногда спрашивают, где найти беларусских учителей. Они вытягивают из детей всё, на что те только способны. А тут мазню какую-то нарисовал — уже художник. Три притопа, два прихлопа — уже танец.
Теперь учителя просят Веру помогать тем, кто приехал в Польшу позже. Она водила мальчиков из Украины по школе, всё им показывала. Это дает такую зрелость, ведь Вера помогает тем, кому сложнее.
Надя Дягель, 10 лет
— Как и все дети, я ходила в детский сад. Там у меня было два друга. Мы играли в догонялки и прятки. Ходила на гимнастику, занималась пять лет. Потом три года училась в беларусскоязычной гимназии №28 в Минске, школа нравилась. В музыкальной школе три года училась на цимбалах. Но учительница была очень злой, начала давить на меня. У меня была напарница, мы вместе должны были поехать на концерт. Ей дали лёгкие песни, а мне сложные. Я попросила маму, чтобы больше туда не ходить, не хотела вообще заниматься.
В школе были друзья — Артемий, Артём, Полина. Я дружила со всем классом, скучаю по всем. В основном общаюсь с Артемием. За год многое изменилось, но я не хочу говорить про политику. Учительница стала много врать, надевала такие красно-зелёные ленточки, стала злой.
В Польшу переехали 8 июня прошлого года, было очень жарко. Я немного знала польский, но не так, чтобы общаться. Теперь все по-другому. Когда впервые вошла в класс, то просто села за парту. Нам дали расписание и какие-то бумаги для родителей. В классе 12 девочек и шесть мальчиков. Девочки между собой все дружат. Подружилась с Ромой, который тоже в моем классе. Весной в класс пришли украинцы, но скоро они вернутся домой. Я помогала им всем с польским языком.
Вместо цимбал хожу на фортепиано, еще хожу в спортивную школу, там бегаю и плаваю.
В польской школе мне лучше. Домашки не так много, в Беларуси на дом задавали вагон и маленькую тележку, а точнее большую. По предмету «Человек и мир» задавали пять страниц пересказа. Весь день был занят: прихожу со школы, потом в музыкальную школу, на гимнастику, домашние задания. В Польше только хор или фортепиано, или французский язык.
Я скучаю по своим друзьям в Беларуси и гимнастике. Просто гимнастика была классной. Мы с родителями считаем, что нам удобнее оставаться жить в Польше. Если в Беларуси уйдёт президент, мы сможем приезжать в гости.
Сначала мы не планировали уезжать, но однажды маму задержали. Потом отпустили, нормальный милиционер попался. А папа через два месяца уехал в Польшу, это было в октябре после выборов. Я так понимала, что папа поехал работать в другую страну. Потом мама задумалась, а как бы нам было, если бы мы переехали жить к папе в Польшу.
Как семья оказалась в Польше
Мама Нади Наталья вспоминает жизнь в Минске и объясняет, почему семья перебралась в Польшу.
— Мы жили хорошо. Муж работал инженером-энергетиком, я была в отпуске по уходу за ребенком с инвалидностью, это мой старший сын Артём, ему сейчас 17. Я была в детях, семье. Сдавали одну квартиру, жили в другой. Ездили в гости к родителям, гуляли, ходили в цирк, кино и парк.
Когда начались события до выборов, я искала способы, как помочь. Начала носить передачи на Володарского. Это сыграло хорошую роль, там видели, что один и тот же человек ходит, вот и принимали у меня, когда официально запретили передачи на какое-то время.
На выборы пошли с детьми, всё было хорошо, но только до вечера. Я с Надей и Лизой, которая на год младше сестры, выходила на женские цепи солидарности. Муж ходил на марши, а потом уволился по ультиматуму Тихановской.
Политика была у меня и до 2020 года, большинство моих знакомых — старая оппозиция. Когда муж уехал работать в Польшу, я осталась с детьми в Беларуси. Ходила на марши, пикеты, в суды. На меня начали давить через детей. Потом приехал муж.
Тут муж пошёл работать на стройку, я — в клининг. Я очень привязана к сыну: нужно приводить его в школу, забирать. Девочки ходят в беларусскую музыкальную школу. Надя хочет играть на цимбалах, поэтому буду просить передать их из Беларуси.
Артём пошел в спецшколу, отношение отличное, мне есть с чем сравнить. Учителя здесь уважают, относятся с любовью, поэтому дети быстро адаптируются. Дети более открытыми стали.
В Беларуси мне было неприятно, когда я видела учителей. Учительница Нади была заместителем председателя избирательной комиссии. Спустя очень долгое время говорила, что мы чего-то не понимаем. Я запрещала детям идти в пионеры, а она звонила и упрашивала. Говорила, что нужно быть как все, пыталась влиять через дочь, а потом оказалось, что таких, как мы, много. Своих детей я отдавала в беларусскоязычную гимназию, чтобы меньше с таким вот сталкиваться, но все равно столкнулась.
Уже в Польше Лиза пришла в школу во второй день и забыла сменку. Сидит, рыдает, вокруг собрались дети и учителя — никто не понимает, что происходит. Когда узнали, что она просто забыла свои тапки, сказали, что это не проблема, и не могли понять, почему она так расстроилась. Лиза ждала, что на неё будут кричать. Только год походила в беларусскую школу, но уже была до такой степени в страхе.
Во время протестов появилась фраза «беларус беларусу беларус», но это не масштабное действие, а только локальное. Нам не хватает уважения и к другим, и к себе.
Назар Жаркевич, 14 лет
— В Беларуси жил в Шабанах, ходил в двухсотую музыкальную школу в седьмой класс, а еще на цимбалы. В Беларуси осталось много друзей. С некоторыми из них не могу поддерживать связь, родители запретили им общаться со мной. Узнал об этом от других друзей.
В школе учителя говорили детям, чтобы со мной не общались, потому что я что-то там пропагандирую. Когда увидел, что к нам в школу приехал ОМОН и начал показывать, как все хорошо, написал в личку в школьный Instagram: ничего не хорошо, они били мою маму. Завели какое-то дело, привели в школу участкового, разбирались. Ну и после этого учительница математики Таисия Сергеевна на уроке сказала, чтобы со мной не общались. Знал ее с пятого класса. Поначалу она как будто даже была не против БЧБ. На праздник приносили ей цветы бело-красно-белых цветов, переживала, как донесли их из дома, не задерживали ли.
До 2020 года все было нормально. В 2020-м стал реже видеться и разговаривать с мамой, реже выходил на улицу. Очень неприятный год.
Страшнее всего было 28 апреля 2021-го. Звоню маме, она не снимает. Звонит крёстная, забирает меня и везет к бабушке. С мамой никакой связи три дня. Потом она приехала. Боялся, что будет сидеть дольше, чем обычно. Уверен, когда забирали маму, там была применена сила. А забрали её, потому что ходила в чёрной одежде.
Когда мы уезжали из страны, собрались за десять минут. Уехали, чтобы мама не села. Были мысли, что придется уезжать, но надеялся, что до этого не дойдет. Конечно, это несправедливо, нас лишили всего.
Наверное, когда закончится война, станет ясно, когда мы сможем приехать в Беларусь. Я хотел бы увидеть друзей и родственников. Если бы были суды над людьми, которые издевались над моей мамой, я бы пришел и посмотрел бы на них. Больше всего хочу вернуться в Киев, такой красивый город.
В Польше я в основном сижу дома. Здесь другой язык, и нет возможности на нём с кем-нибудь общаться. Учиться буду в беларусской онлайн-школе. Скучаю по друзьям из Беларуси, по некоторым родственникам. С частью родственников не общаюсь, потому что они поддерживают Лукашенко. Про то, что случилось с мамой, говорят, что нечего было ходить.
Как семья оказалась в Польше
Назар с матерью уехали из Беларуси весной прошлого года. Елена Жаркевич, его мать, рассуждает, чувствует ли вину перед сыном:
— Я знаю, что не могла поступить иначе. Всё это я обсуждала с сыном. Если бы Назар не поддержал меня в Беларуси, то, наверное… Хотя он не мог не поддержать меня, мое мнение для него авторитет, я с первых дней объясняла, почему в этом всём. Никогда не скрывала от него, что происходит в стране. Он был со мной на площади, видел огромное количество счастливых и свободных людей 16 августа [2020 года — MOST]. Он видел людей, которых избили, и не потому, что я показала, а потому что это есть в интернете.
Елена вспоминает, что Назар однажды сказал, что в школе им рассказывали, будто родители вас не любят, раз выходят на площадь.
— Я спрашиваю: «А ты как думаешь, сынок?» Отвечает: «Я сказал Таисии Сергеевне, что мама меня любит, поэтому и ходила на протесты». И спросил: «Из-за того, что вы выходите, люди будут свободными?». Я ответила, что да, он продолжил: «Есть же такие дети, которые сегодня не видят родителей, потому что те в тюрьме. Мама, надо выходить, надо освобождать их. Нельзя, чтобы дети были без родителей».
Если бы я не выходила, то не смогла бы смотреть в глаза взрослому сыну, когда он спросит, где я была в 2020 году.
Да, мне жаль, что сын теперь не дома, не видит бабушку, друзей, а история со школой — просто цирк. Просили документы, нам отказали, угрожали объявить в международный розыск, директор заявила, что я украла ребёнка из Беларуси. Родителям одноклассников сказали, что я в тюрьме КГБ, а Назар один в Украине. Он же всё это анализирует. И хотя мне жаль, что ему пришлось столько пережить, но я не воспитываю сына во вранье. Мне не нужно сидеть в Беларуси и говорить: «Сын, терпи». Я не хочу, чтобы мой сын был терпилой.
Когда я вернулся после допроса, он попросил выйти на улицу, потому что дома нельзя разговаривать, ведь у нас был КГБ. Спрашивает, почему меня отпустили. Я отвечаю, что не знаю. Назар: «Мама, надеюсь, ты никого не сдала?». Если вы слышите это от 12-летнего ребенка, какие могут быть сомнения? Мой сын гордится мной.
Когда в феврале забирали на Окрестина, написала ему длинное письмо. Возвращаюсь и вижу письмо, а на обратной стороне нарисованы чёрные люди и надпись: я ненавижу Беларусь. И тут я понимаю: либо эта власть уходит, либо во всём этом будет жить мой сын. Конечно, нам в Польше нелегко. Иногда меня упрекают, что у ребёнка должно быть нормальное детство. Оно у него есть. Другое детство теперь невозможно.
Я не хочу, чтобы мой сын забыл, что такое Беларусь. Если объяснить нашим детям, что происходит, надеюсь, они не повторят ошибок некоторых беларусов. Наши дети поймут, что должны бороться за свои права. Я возлагаю большие надежды на наших детей. Только они смогут построить нормальное общество, которое не будет в стороне от чужих проблем.
Раньше дети играли в военных и полицейских, а теперь нет, потому что силовики в Беларуси нечестные. Это ненормально, когда нам приходится говорить детям, что беларусские милиционеры — это плохие люди. Мы воспитываем детей, которые ненавидят беларусскую милицию, а ненавидеть милицию — значит не придерживаться законов, и что же это за страна такая получится? Наши дети умеют анализировать и будут знать, как должно быть. Они вырастут людьми, с мнением которых нельзя не считаться.
На тот момент, когда в Беларусь приеду я, лукашисты сожрут себя изнутри. Даже человеку, который издевался надо мной, я не желаю, чтобы случилось что-то страшное. Хочу, чтобы всё было по закону и чтобы всё было обнародовано. Не мне жить с тем, что они сделали. Это они потом будут объяснять своим детям, почему делали то, что делали. Придёт день, когда их дети разочаруются в своих родителях, и это будет самая большая боль.
Янка Палынский, 4 года
— Дома я играл в джип, ксилофон, смотрел в бинокль. Беларусь — это то место, куда мы приедем из Белостока, а в Белосток приехали из Беларуси. Мы поехали в Белосток к папе. В Беларуси папа работал на таком специальном месте, работе. Ехали туда, туда, туда — и приехали в Белосток, в дом с номером восемь, чтобы распаковать игрушки. И теперь у нас стало очень много игрушек и машинок. Дом в Беларуси там, где у нас было все. Я очень хочу туда, я привезу туда все Hot Wheels-машинки. Я приеду в Беларусь через тысячу минут и поиграю там с Hot Wheels-машинками, которые привезу из Белостока. А в Белостоке у меня есть друг, и я хожу в детский сад, там говорят по-английски.
Во время разговора отец Игорь Палынский спрашивает Янку: «Где наш дом?». «Наш дом здесь», — отвечает ребенок. «А в Беларуси?» — переспрашивает отец. «Вот такой, с треугольной крышей», — показывает Янка.
Как семья оказалась в Польше
Мама Янки Дарья вспоминает, как осенью 2021 года вместе с сыном и дочерью Мирославой уехала из Беларуси к мужу, который уже несколько месяцев находился в Польше.
— Когда мы собирались, они не понимали, что происходит. При обыске я ничего не объясняла, просто сказала, что к нам приходили люди. Сборы для них были весёлой игрой: я собираю вещи, они достают их обратно из сумок. Дети не знали, что уезжают. Я сказала, что поедем к папе, они: «О, супер, поехали». Не было понимания, что они нескоро вернутся.
Дарья рассказывает, что дети примерно первые полгода, когда видели изображение дома, то говорили, что это «наш дом и мы хотим туда».
— Так происходило, например, когда я разговаривала по видеосвязи, и была видна наша стена. Сейчас у них игрушек здесь больше, чем было там, но они до сих пор помнят, что осталось в Беларуси. Мы почти ничего не брали с собой, только пледик Мироши, несколько книг и пакет с машинками Янки. Они чётко различают, что здесь — Белосток, а там — Беларусь. Мы же ехали к папе, и через несколько недель дети сказали: пусть папа остаётся в Белостоке, а мы поедем домой.
Дети в этой семье разделяют языки на две группы — «по-нашему» — для них это беларусский или русский, и «не по-нашему» — польский или английский.
— Я пытаюсь научить их польским фразам для детской площадки. Ян подхватывает слово «cześć», а Мира говорит, что «не так», начинает психовать, пока ты не скажешь по-нашему. Я не думаю, что они будут считать себя поляками, даже если им придётся долго жить в Польше. Хотя бы потому, что мы им скажем: «Чуваки, какие вы поляки, вы же беларусы».
Дарья рассуждает, как сохранить в детях беларусскость.
— Уже в Белостоке дети как-то из лего строили Беларусь. Они читают беларусские книги. Если мы диаспорой будем оберегать беларусскость наших детей, она сохранится. Например, в рамках встреч клуба Beer&History я планирую запускать занятия для детей в отдельной комнате, где приглашённый аниматор будет проводить детские мероприятия на историческую тематику.
Отец Янки Игорь Палынский тем временем рассказал, как объясняет детям, почему семья сейчас живёт в Польше.
— О некоторых вещах, связанных с политикой, я говорил им уже здесь и очень осторожно. Они знают, что есть Лукашенко и его приспешники, и они враги. А беларусы — супергерои, которые борются за свободу и справедливость. Они знают, что наш флаг — бело-красно-белый, а герб — Погоня. Я говорю детям, что мы вернёмся, что наша родина — Беларусь. Нам хорошо в Польше, но дом нас ждёт.
